Ржавые земли [= Боги-насекомые ] - Максим Хорсун

– О-хо-хо! – Гаврила отвел дуло винтовки в сторону. – Сердце с перцем! Это совсем не то что наши поселковые шлюхи! Где же тебя Рудин-шельмец такую отрыл?

Дружки Гаврилы осторожно приблизились к ней с двух сторон.

– И где Рудин сам, красавица? – спросили ее почти ласково.

…Они провели его вдоль террасы: девять прямоходящих ящериц, вооруженных первобытным оружием. Передвигались рептилии пружинистым шагом, преграды, вроде обрушившихся на террасу глыб, перепрыгивали с необыкновенной легкостью. Если на каком-то этапе пути у Рудина возникала проволочка, ему тут же приходили на помощь: подавали руки, протягивали древки копий, а иногда подсаживали, как ребенка. Хрупкие с виду, ящеры на самом деле были чертовски сильными и проворными.

Рудин не обмолвился о том, что внизу ждут Ева и Шершень. Он не торопился всецело довериться чешуйчатым созданиям, от которых, ко всему прочему, попахивало серой.

…Трапециевидный портал приглашал заглянуть под скошенный склон горы. Узкий тоннель с высоким сводом освещали те самые плиты, которых столь наивно побаивалась Ева. Ящеры выстроились подковой перед входом, идти внутрь они не торопились.

– Что там, друзья мои? – спросил, отряхивая с ладоней пыль, доктор.

– Гос-с-сти… Уч-ч-чителя… – ответили ему.

Рудин кивнул, демонстративно вынул револьвер и двинулся навстречу белому свету. Тоннель, к счастью, закончился, не успев толком начаться. Доктор очутился в полукруглом зале, – передняя стена его выгибалась вперед, точно лук, а задняя была ровной. Ничего, кроме пыли со следами ящеров, доктор здесь не обнаружил. Походило на то, что зал пустовал давным-давно.

Выгнутая поверхность матово светилась. Едва Рудин вышел на середину зала, как плиты, по своему обыкновению, ожили. Поползли вереницы причудливых иероглифов, проступили сквозь белизну фигуры людей со звериными головами.

– Гости… – улыбнулся Рудин. – Учителя… Понять бы, чему вы хотите нас научить…

– ДОКТОР!!!

Голос ударил сверху, вместе со струями пыли, брызнувшими из стыков потолочных плит. Доктор присел от неожиданности, одной рукой взвел курок револьвера, второй зачем-то схватился за припорошенный котелок. Ему показалось, что один из давних ночных кошмаров подменил собой и без того нерадостную реальность. Нехорошее такое ощущение, не сулящее ничего путного.

Иероглифы и фигуры зверолюдей поблекли и отступили на второй план. Теперь Рудина мозолил въедливым взглядом человек в белом мундире с золотыми погонами. Седые волосы ежиком, кончики усов торчат вверх, вокруг носа розовые пятна экземы, борода аккуратно пострижена и похожа скорее на недельную щетину, чем на бороду как таковую.

– Иоганн Карлович?.. – прошептал, задыхаясь от волнения, Рудин. – Капитан?..

– К дьяволу церемонии, Рудин! – Капитан шевелил губами, а голос лился откуда-то сверху, точно сама гора генерировала звуковые колебания. – Слушай и мотай на ус, сухопутная крыса!..

* * *

В пещере хозяев была уйма всяких цацек, но чутье подсказало Хлыстову, что из них – оружие. Прозрачная стекляшка, похожая на витой рог. Внутри мечутся злые золотистые искорки. Чего здесь непонятного? Выпускаешь одного такого светлячка на волю, и он делает всю грязную работу. И пули тратить нет нужды.

Пальцы вошли в вырез на широкой стороне стекляшки. Оказалось, что устройство почти невесомо. Удобно.

Хлыстов выпустил огненную струю в тот самый прозекторский стол. Как он это сделал – не понял сам. Просто захотел, чтобы проклятого стола не стало, и всё тут.

Дохнуло жаром. Металл покрылся пузырями, потек на пол расплавленным воском, а растянутые ремни вспыхнули и сгорели в мгновение ока. Хлыстов пробежался пальцами по завиткам рога. Эту стекляшку стоило непременно захватить с собой, она была почти такой же ядреной, как бомбочка…

Домой… Святой Ипат смог вдохнуть жизнь в древнюю, несговорчивую Машину. Теперь осталось дождаться, когда соберутся в кучу дружки Вершителя, а после можно помахать Ржавому миру платочком.

Ржавый мир хорош всем: и людей здесь кот наплакал, и надзора никакого. Неприхотливые и неленивые найдут себе еду и убежище. Может прийти в голову, что эти пустоши – рай для всякого, кто помешан на свободе. Главное, умей крутиться. Но вышло, что шкатулочка с двойным дном: Ржавый мир предопределил судьбу Хлыстова, и поделать ничего уже было нельзя.

Святой Ипат носился из зала в зал. Вид у него был рассеянный и жалкий. Темные глаза святоши казались бездумными и слепыми, в растрепанной бороде блестели нити слюны. Монах вытряхивал из осиных сот настенных шкафчиков похожие на кукиши кругляши. Он суетливо протыкал кругляши пальцами, и из них с шипением вырывался какой-то газ. Таким образом, пещера медленно, но неуклонно наполнялась отвратительной кислой вонью, которую навсегда запомнили все, кому довелось гнуть спину по приказу хозяев.

Хрум! Хрум! – донеслось откуда-то сверху. И словно кусочки полированного дерева посыпались на лабораторный стол.

Хлыстов задрал голову: под сводом колыхалось нечто гладкое, блестящее. Нечто объемистое, как пивная бочка.

«Куколка!» – догадался Хлыстов, когда гладкий бок «бочки» раскололся и наружу свесилась мохнатая и многоглазая бестия.

* * *

…На восточном склоне настала ночь. Зажглась в низких небесах вечерняя звезда – недосягаемая планета Земля. Щербатый Фобос начал свой еженощный променад с запада на восток, ему навстречу поплыла стремительная искорка Деймоса.

Трое моряков, женщина и существо, лишь отдаленно похожее на человека, пробирались через погребенную под тоннами осадочных пород террасу. Вход в тоннель нельзя было пропустить, потому что выглядел он, как освещенное оконце в стене из темного базальта. Если древние плиты светятся, значит, Рудин всё еще внутри – арифметика несложная.

– Живей-живей, господа и дамы! – подбадривал остальных боцман. Ева успела уяснить, что косматый грубиян и деликатный Рудин на самом деле – друзья и что Гаврила искренне беспокоится за доктора.

Порой им мерещились за камнями подвижные тени, которые могли бы отбрасывать многорукие, хвостатые создания; но стоило присмотреться пристальней, как тени замирали и растворялись в ночи. Шершень фыркал и щелкал зубами, он с очевидным подозрением относился к этим причудам освещения.

Но до цели было уже рукой подать, и всем сразу стало не до теней.

Они заглянули в просвет тоннеля и увидели силуэт Рудина.

– Паша! Пал Тимофеевич! – окликнули его моряки.

Шершень, опередив всех, бросился к Рудину.

Доктор медленно, словно через силу, отвернулся от стены. Он вымученно улыбнулся, коснулся ладонью крепкого лба Шершня. Затем раскрыл объятья и шагнул навстречу морякам.

Пока мужчины похлопывали друг друга по плечам, радостно и колоритно поругиваясь, Ева отошла к дальней стене. На светящейся белым плите, в самом центре, темнел отпечаток пятерни. Баронесса, затаив дыхание, коснулась его пальцем. На подушечке осталась кровь. Ева встрепенулась и с опаской посмотрела на доктора. Как она и предполагала, Рудин держал правую руку сжатой в кулак. Чтобы не испачкать одежду друзей кровью из раны, которую он нанес себе сам.